Кодекс калибра .45 - Страница 70

– Ну, чего замолк! Продолжай!

– Извините меня, что не так скажу. Вы больше похожи… на бандита. Вы не обиделись?! Эх! Зря я это сказал! Хозяин всегда мне говорил, да и отец постоянно твердит: твой язык – твой враг.

– Ты где гангстеров видел? Или книжек начитался?!

– Если бы книжки… Отец магазин скобяных изделий держит, вот к нему и приходят… за платой.

– Не любишь их?

– А кто их любит? Сволочи они! Отца, знаете, как сильно однажды побили?!

– Гм! Ладно. Держи ключи.

Тот открыл магазин и только хотел переступить порог, как в последнюю секунду вдруг замешкался, а затем сделал шаг в сторону, придерживая дверь.

– Ты чего дергаешься? Привидение увидел? – поинтересовался я странными маневрами продавца.

– Нет! Просто вы теперь хозяин! Это ваш магазин и вы должны… первым войти.

– Уговорил.

Ступив через порог, я оказался в полумраке, но не успели мои глаза к нему привыкнуть, как загорелся свет. Сам магазин представлял собой большое помещение, формой напоминающее прямоугольник. Вдоль длинных глухих стен стояли стеклянные витрины, а над ними висели полки. Под стеклом хранились ценные и мелкие предметы антиквариата, а на полках и на полу стояли и лежали более крупные вещи. Но так было раньше. Сейчас везде царил беспорядок и разгром. Часть предметов была сдвинута или опрокинута; в двух местах пол был усеян осколками битого стекла и фарфора. Две витрины были разбиты и пусты. Пока я смотрел на погром, из-за моей спины время от времени раздавались горестные вздохи мальчишки. Пробежавшись глазами по китайским вазам и статуэткам из фарфора и фаянса, мазнув быстрым взглядом по картинам и по коллекции старинного оружия, я прошел вглубь помещения к старинной конторке. Ящики стола были выдвинуты, бумаги разбросаны, а у большого и массивного на вид сейфа, стоящего рядом со столом, дверца была распахнута настежь.

«Здесь тоже, старый козел, искал. Ничего-ничего. Свое ты уже нашел, – подумал я с чувством удовлетворенного злорадства.

Чисто автоматически собрал в стопку разбросанные по столу бумаги, затем задвинул ящики стола. Заглянул в сейф. Тот был пуст. Больше смотреть было нечего. Развернувшись, я обнаружил за своей спиной мальчишку – продавца со страдальческим выражением лица. Он так сильно переживал разгром магазина, будто тот был его собственностью.

– Что скажешь?

– Они часть сервиза разбили. Фарфор. Германия. И медальоны пропали. Один из них был очень красивый. Сделан был не в виде сердечка или кружка, а в виде фигурки. Ангелочка с луком. Амур. Китайскую вазу…

– Об этом потом. Ты вести дела в магазине сможешь?

– Я?! Что вы, сэр! Нет! Я ничего не знаю! Все расчеты и дела с покупателями вел хозяин!

– Как тебя зовут?!

– Джон Брайт, сэр!

– Ты сколько времени работаешь в магазине, Джонни?

– Полтора года, сэр.

– Что это? – я ткнул пальцем на полку, где стояло несколько лакированных шкатулок, инкрустированных костью и перламутром.

– Шкатулка. Китай. Приблизительно восемнадцатый век. У хозяина в одном из каталогов она есть, поэтому нетрудно доказать ее подлинность. К тому же, судя по инкрустации…

– Стоп! Ты мне лучше скажи, сколько она стоит?

Мальчишка, до этого бойко рассказывающий, вдруг неожиданно замялся. Нетрудно было догадаться, чего он испугался, и я решил его успокоить:

– Слушай, приятель, мне не она нужна, а ее цена. Просто цена.

– Сто пятьдесят долларов, сэр. Правда, тут все зависит от покупателя. Знаток знает ее цену, а человеку со стороны можно и за двести монет продать.

– Почему не за триста?

– Совесть надо иметь, – неожиданно заявил он мне с назидательной ноткой.

– Совесть, говоришь?! – я весело рассмеялся, настолько забавным мне показался его менторский тон. – Ладно. Приведи здесь все в порядок, совестливый, и торгуй! Я пойду! У меня своих дел хватает.

Важный вид мгновенно исчез с его лица, и на нем снова проступило растерянное выражение ребенка.

– Сэр! Я не справлюсь! Я не так много знаю! И деньги…

– Не маленький! Разберешься!

– Подождите, сэр! Сегодня должны прийти два клиента! Один за китайской вазой…

– Сколько стоит эта китайская ваза?

– Договорились на семидесяти пяти долларах!

– Вот и продашь ее за семьдесят пять долларов!

Развернувшись, я пошел к выходу, но только потянул на себя ручку двери, как услышал звонкий от волнения голос: – Сэр! Принять выручку вы хотя бы придете?!

– Надоел!

В квартиру Антиквара я не стал подниматься, чувство неприязни к этому человеку еще не улеглось в моей душе.

После смерти своего ближайшего помощника Джон Торрио начал охоту на остатки банды братьев О'Доннел. Все, кто попадал в руки его людей, были убиты с показательной жестокостью. Этим он как бы говорил: так будет со всеми, кто посягнет на человека из моего ближайшего окружения. Противовесом пролитой крови и предельной жестокости стали пышные похороны Капоне. Куча венков, множество соболезнований и длинная череда людей, идущих за гробом. После похорон в Чикаго наступила тишина, которая сильно смахивала на затишье перед сильной бурей. Кто сделает неверный шаг? Вот только никто не ожидал, что именно Торрио, осторожный человек, предпочитающий кровавым разборкам переговоры, сам начнет войну. Первый удар был нанесен его союзницей, одной из мелких итальянских банд по их однофамильцам – «западным» братьям О’Доннел, которые «работали» в пригороде Чикаго – городке Сисеро. Начало войне положила перестрелка в одном из баров, где на двух ирландских гангстеров напали итальянцы. В результате перестрелки Джеймс Догерти и Джон Даффи были убиты. Братья О’Доннел – Майлс, Клондайк и Бернард были типичными ирландскими бандитами – наглыми, упрямыми и безрассудно смелыми, которые по своей природе просто не могли не ответить ударом на удар. Газеты запестрели заголовками «Жуткая бойня. Расстреляна машина…» или «В доках найдены трупы…». Стреляли среди белого дня, стреляли ночью. Я знал, что в том времени, откуда пришел, Джон Торрио и Аль Капоне, разгромив «западных» братьев О’Доннел, захватят их территорию, сделав своей базой Сисеро, но даже сейчас, когда один из двоих мертв, виток истории продолжал раскручиваться в прежнем направлении. Сисеро был вторым после Чикаго городом в округе Кук, имевшим население около пятидесяти тысяч человек. Несмотря на то, что по сравнению с Чикаго он считался законопослушным городом, настоящую власть там представляла банда ирландцев и продажные политики, имевшие свои доли от нелегальных доходов.